 |
 |
 |
 |
|||||||||||||||||||||||||||||||||
| |
 |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
  
На этой страничке мы приводим фрагменты из недавно опубликованной книги Олега Евгеньевича ЛИТОНОВА "Как я открыл южную Америку". Это произведение основано на дневниковых записях, которые Олег Евгеньевич делал во время своих морских путешествий. Отдадим долг автору в его щедрости, с которой он делится своими впечатлениями, и в его мужестве с которым он оттдает свои записи на суд читателей. Автор:" В новейшей истории отечественного судостроения наиболее заметными событиями в области натурных испытаний судов послужили экспедиционные плавания дизель-электрохода “Куйбышевгэс”, в заключительном рейсе которого посчастливилось принять участие автору этой книги. Получив соответствующую тарировку, он потом сам организовывал натурные испытания судов и не только тех, которые попали в поле зрения настоящих дневников." СодержаниеГлава 1. Путешествие в Новый Свет на дизель-электроходе
“Куйбышевгэс”
Глава 2. Окошко в Европу. Рейс на теплоходе
“Пятидесятилетие комсомола” Глава 3. ПЕРВАЯ ОДИССЕЯ на “Одесском комсомольце” Глава 4. ВТОРАЯ ОДИССЕЯ на “Одесском комсомольце” Послесловие Дорогой читатель!Перед тобой дневники. И не просто дневники, а дневники морские. Дневники – это не мемуары, т.е. то, что написано в свое время пером, не вырубишь топором. А вырубить иной раз хочется, ой как хочется. Понятно, выглядеть белым и пушистым поприятнее, чем колючим и злым. Я решил выглядеть таким, каким был. Но чтобы как-то соотнестись с современностью, я решил сделать пометки по ходу дела. Эти пометки, комментарии, будучи необходимыми пояснениями, являются, на мой взгляд, естественными дополнениями. Что я хотел сказать своими публикациями? Ничего на свете не проходит бесследно, всё имеет свои причины и следствия, все мы находимся в круговороте жизни и за всё надо платить. И ещё я хотел бы внести лепту в прояснение вопроса о соотношении в каждой отдельно взятой жизни случайного и закономерного. Я всё больше склоняюсь к той мысли, что ничего случайного в жизни нет. Шел 1961 год. После окончания Ленинградского кораблестроительного института (сейчас СПМГТУ) меня распределили в ЦНИИ им. акад. А.Н. Крылова. Тогда народу было больше, чем столов, теперь, к сожалению, наоборот. Посадили меня за чей-то стол и сказали, – хозяин ушел на Кубу. Я просто всполошился, как это на Кубу. В режимном-то учреждении. Мало-помалу выяснилось, организована какая-то научная экспедиция на дизель-электроходе “Куйбышевгэс”, имеющая целью получение экспериментальных данных по волновым реакциям корпуса, весьма необходимых для создания надежных нормативных документов по прочности и качке судов. Совсем скоро вернулись с первого (на Кубу) из трёх запланированных рейсов члены экспедиции, и меня подключили к статистической обработке многочисленных осциллограмм. Войдя во вкус, я, конечно, пожелал принять участие в последующих рейсах. Старшие товарищи подняли меня на смех: “Не член партии, не женат, без году неделя на работе. И не таких не брали”, – добавляли они. Я не сдавался. На осеннем партхозактиве задал письменный вопрос начальнику отделения Георгию Сергеевичу Чувиковскому: “Правильно ли, что одни ездят, а другие обрабатывают?” Чувиковский автоматически ответил: “Нет, неправильно”. На следующий день я заявился к своему начальнику Таубину Георгию Осиповичу. На лице у меня явно было написано, мол, Ваша карта бита. А он от души рассмеялся и, потеряв бдительность, тут же совершил роковую ошибку. “Что он мог ещё ответить, – заявил несмышлёнышу Таубин, – сейчас пойдём к Чувиковскому, и он тебе всё объяснит”. Ошибка заключалась в том, что Таубин не предупредил начальника отделения о нашем визите, полагая, что и так всё ясно, и не надо занимать круговой обороны. Напротив, Чувиковский Г.С., будучи в хорошем расположении духа, парировал все доводы Таубина и предложил начать процедуру оформления, а там, дескать, посмотрим, где, как и кто остановит. И подумать только, неожиданный эксперимент показал, что никто и нигде не остановил. Партбюро и партком я прошел как по маслу. Прямых противопоказаний (т.е. морально устойчив) у меня не было, а косвенные недостатки (не член, не женат, без году неделя) преодолевались партийными органами под девизом, – оформляют парня, значит, есть мнение. Правда, прохождение последней инстанции – Ленинградского обкома (а тогда, чтобы попасть в рейс, нужно было пройти аж обком), чуть не кончилось для меня фиаско. Помню, большой кабинет, длинный стол, седовласый контингент, вопросы по политике и по экспедиции, и вдруг один член комиссии воскликнул: “Послушайте, он же не женат”. Председатель, вглядевшись в мои документы, подхватил: “А, действительно, не женат, а ну-ка молодой человек, ответьте-ка нам”. “Вот, – мелькнуло у меня, – Таубин-то был прав”. Тем не менее, бодро ответствовал: “А у меня невеста есть”. Это и решило дело. Председатель резюмировал: “Оно даже лучше”. Вот так был развеян миф Таубина. И таким образом
я стал выездным. Надолго и всерьёз. Что из этого получилось перед
тобой, дорогой читатель! 17 мая Испытания продолжаются, как по программе, так и на длительность выдерживания качки. Пятый день не унимается противная. Сегодня море волнуется силой в 6 баллов. Как раз этого нам и не хватало для полного завершения программы с этим грузом. Снова бегали по различным курсовым углам, снова я либо сидел в аппаратной и следил за своими самописцами, то и дело подливая чернила, либо кидал с гидромеханиками буй. На улице стало несколько веселее. Появились первые дельфины, но они быстро смылись. Зато птиц, похожих на чаек, но с чёрными крыльями и жёлтыми головами, стало сколько угодно. От нечего делать наблюдали как они ловили рыбу: плавно очерчивают круг за кругом на высоте метров 20, а потом, сложив крылья, как пикирующие самолёты, резко входят в воду под прямым углом и тут же выныривают с рыбкой во рту. К качке я более или менее привык: меня не тошнит, да и голова не такая свинцовая, но вот обед всё равно почти не пришлось есть. Я и на суше терпеть не могу баранину, а тут разошлись и на первое и на второе угощали этой самой живностью. Сколько её ещё осталось на судне? По своему обыкновению, когда нечего делать, и состояние безразличности, начинаю спать. Так и сегодня, улёгся сразу после вечернего чая. Тут мне и качка нипочём. 18 мая Как-то перед отъездом я в шутку сказал, что уж если я попаду на “Куйбышевгэс”, то он не вылезет из штормов. Так и есть. Начиная с тринадцатого мая, мы продираемся сквозь пяти-семибалльный океан. Сегодня, приближаясь к широте Бискайского залива, наткнулись на второй ураган. Стало быть, скорость ветра больше 29 метров в секунду, и именуется он – ураганный ветер больше 12 баллов. Океан кипит, весь белый от злости (в отличие от человека, который в злобе зеленеет). Волнение моря 8 баллов. Громадные валы накатываются на судно, и думаешь, сейчас оно переломится. Нет, не туристская эта прогулка. Правда, испытаний сейчас никто делать не будет, да и скорости почти нет. Ветер и встречное волнение оказывают такое сопротивление, что при 90 об/мин судно почти стоит на месте. Да и экспедиция разрезана пополам. Мы, обитатели кормовой надстройки в основном у себя, а хождение между надстройками категорически запрещено. Интересно, как они будут обедать. Уж мы то дадим. Морская болезнь делает своё дело. Теперь я всё время хочу есть, и то и дело приходится глотать слюни. “Кот Вася” *
доставил беспокойство. Звонит вдруг Нецветаев с носовой надстройки
и просит поискать Васю, – пропал, мол, Филин. Мы с Шашиным туда, сюда,
в машинное отделение, каюту, гальюн, нет Васи. Смыло что ли Васю?
Звоним обратно. “Кот” на месте. Судно дрожит, преобладает килевая качка, бортовая маленькая, ибо идём мы вразрез волне, так сказать, “в лоб”. Отдыхали, отдыхали, но тут пришёл Вознесенский, весь мокрый, и нарушил наш безмятежный покой (он пришёл за киноаппаратом для Бобкова и заодно пообедать). – Испытания начались, – поведал он. Нам было неудобно отставать от всех, и мы решили
сразу после обеда переправиться в аппаратную. Заодно прихватили обед
и для них. Смирнов взял суп, Вознесенский нёс киноаппарат с тремя
тарелками, а мне досталась кастрюля со вторым и буханка хлеба. – Литонов!? – Смотрите, не улетите. – Рождённый ползать летать не может, – успокаивал тот. Благополучно добравшись до голодающих, я одел ефимовские брюки, носки, сапоги и приступил к работе, т.е. наблюдал за своими самописцами. Шторм разыгрался тем временем не на шутку. Ветер достиг 33 м/с, т.е. больше ураганной нормы. Дифферент был 20?, что, по словам Вознесенского, было рекордом, размах напряжений на миделе по показаниям самописцев, был 1600 кг/см2. Нос зарывался иногда целиком в воду и создавалось впечатление, что судно вообще уйдет в глубину. Высота волны на глаз была 10–12 м, т.е. с хороший трёхэтажный дом. Мне повезло. Говорят, сам капитан признался, что такого шторма он не встречал в своей жизни. Самое главное, что нет передышки. Подряд испытание за испытанием. Как судно прошло ту “немыслимую” скалу Роколло, так и началось. Поистине: как прошли скалу Роколло, заплясали Рок-энд-Ролло. А мы и в самом деле плясали сегодня Рок. Мы крутились за ветром. Нам ни в коем случае нельзя было становиться лагом к ветру и волне. При урагане с такой большой парусностью нас бы перевернуло, либо сорвало бы со своих мест автобусы. Мы докрутились до того, что после обеда шли на Канаду несколько часов. Что было делать? Ведь, говорят, сегодня погибло уже два самолёта в циклоне, в котором крутимся и мы. Нам, сидящим в аппаратной, было-то что, а вот Бобков мучился на мостике, под морем брызг, воды и разбушевавшегося ветра. Наконец, они с Вознесенским вышли из положения. Раскрывали окно в его каюте, а потом, когда вода летела в их сторону, быстро захлопывали. В это время я наблюдал за штормом из соседней каюты, где живёт Пацевич. Он заодно угощал всех самодельным лимонадом, составной частью которого была питьевая сода, до тех пор, пока он не рассыпал эту соду по всей каюте. Всё было бы ничего, и ветер скис после ужина, и волна унялась немного, но вот гидромеханики решили ставить свой буй, и тут снова началось. Встали лагом, судно немилосердно закачалось, и стало усердно заливать. Одна такая волна неожиданно выросла перед моими глазами, но я быстро присел за лебёдку, и практически вышел сухим из воды. – А где Игорь? – испугался Чикер. Но Игорь был на месте. Правда, он лежал, уцепившись за что-то, да и шапку его смыло. Вот кого накрыло неожиданно. – Игорь то здесь, а где Вася? – забеспокоился с
мостика Вознесенский. – Думал, что меня унесёт, – доложил он с улыбкой. Буй поставили, вытащили, узнали, что уже только 7 баллов, и пошли пить чай. Хотелось отдохнуть после трудов праведных. Но не тут то было. К своему дивану было не добраться. Каюта полна народу, всё в сизом дыму, на столе спирт. Что делать? Пришлось ждать, когда они напьются, напоят буфетчицу Шуру. Мокрый, в общем-то уставший, наблюдал за этой попойкой; сам-то отказался, конечно. Впрочем это было бы еще ничего. Но Смирнов абсолютно не считается ни с чем. Три ночи подряд он ложится в три часа: то они, поддав с Бобковым, разговаривают всю ночь, то он вздумает читать до трёх. То вздумает рассказывать свои приключения, и никак от него не отвяжешься. Неспокойный у меня сосед. 19 мая После штормов сегодняшний океан с его шестью баллами кажется безмятежным прудом, только что без берегов. “Тарировка” от 5 до 8 с лишком баллов пошла мне на пользу. Удивляюсь, как это меня повело в первый день на несчастных пяти баллах. Океан голубеет. Вот почему мечта о далёких морских путешествиях обычно именуется голубой мечтой детства. Солнце то и дело проглядывает сквозь облака, и становится совсем хорошо. Даже не верится, что вчера был такой шторм, о котором, конечно, Сидорин с Вознесенским доложат в институт, и там удивятся, сколько можно сидеть в штормах. Я уж заранее отправил Нонне радиограмму, не дожидаясь законного вопроса, как же я, выжил или нет? Подставив свою лысую голову морскому ветру и солнцу, созерцал после завтрака океан. Но тут подошёл Юра Ефимов и вернул меня к действительности: – Пошли-ка перематывать рулоны, снятые с самописцев. Распишем их, разложим в книжечки, чтобы удобнее было искать. Перематывать рулоны, это не плёнки крутить. У меня шло всё вкривь и вкось. В общем, до ужина мы успели обработать только половину рулонов. Уже который день не видно ни одного судна, не говоря уж о берегах: только море, да море вокруг. Борьба за сон кончилась тем, что у нас появилась настольная лампа, которая с успехом разрешила все споры и стала олицетворением мирного сосуществования. 20 мая А волны шумят, шумят. Пацевич Борис Петрович изумляется, что нет дня, когда было бы меньше пяти баллов: – На Кубу шли и обратно, так встретили за месяц однажды пятибалльное море, а сейчас что-то невообразимое. Хотя сегодня воскресенье по календарю, для нас это обычный день. Напротив, целый день с Юрой Ефимовым в Красном уголке делали из рулонов книжечки. По пути Юра рассказывал о фрагментах из своей многотрудной жизни. Больше того, после ужина я взялся стирать накопившееся почти за месяц бельё. Сколько я ни старался отделить чёрную рубашку от белой, на последней откуда-то появились подтёки, правда, маленькие, но подтёки. Моя первая стирка произошла (как же, всё-таки событие) на широте Гибралтарских ворот, посреди океана-моря. 29 мая Ночь перед праздником Нептуна провёл на трюме. Очень беспокойная была ночь. Дул сильный ветер, всё срывал и стремился унести прочь. Но уж больно хотелось поспать хоть раз на улице. Был и компаньон – Малков Олег. Воспользовались сетками, надетыми на трюм. К ним прикрепили одеяла, простыни, подушки. Можно, конечно, перебраться в каюты, но отступать не хотелось. Когда лежишь на спине и смотришь на небо, сплошь усеянное звёздами, кажется, что корабль неподвижен, и только в моменты, когда его качнёт, небесный свод начинает медленно уплывать куда-то в сторону. Звёзд так много, что и не знаешь, на какой остановить свой взор. Впереди по носу сияет Южный Крест, над головой Млечный Путь, часть Вселенной светит нам, землянам, приближающимся к поясу своей планеты, там, где находится “Пуп Земли”. Заснуть было тяжело. Ветер изворачивался и стремился оторвать нас от сеток. А тут ещё брызги от волн, поминутно долетающие к нам. Пришлось укрыться с головой. Часа в три проснулся от того, что почувствовал что-то неладное. Ветер сдул мою подушку, и пришлось бежать к борту за непокорной. Впервые увидел Луну в таком виде; она была, как говорится, на ущербе, но вид её был иной, чем у нас. Тут она была опрокинута на спину, рожками вверх. И мнемоническое наше правило определения возраста Луны с буквами “С” и “Р” не годится. Борьба с ветром, брызгами привела к тому, что я не выспался, зато небо экватора предстало передо мной во всей своей красе чуть ли не в течение всей ночи. На корабле каждый пустяк – событие. А праздник Нептуна – событие давно ожидаемое, к которому много готовились, тщательно учили роли, делали наряды. После обеда в трёх часах езды от экватора судно легло в дрейф, и было объявлено, что ожидаются высокие гости, посланцы океана во главе с самим Нептуном. Пол четвёртого по местному меридиональному времени раздались звуки марша, и из пучин морских (из нашей аппаратной) показались черти, русалка, брадобрей, доктор и повелитель морей и океанов Нептун, он же Чикер. Представители подводного царства поднялись на пятый трюм по специально установленному трапу. Нептун по ковровым дорожкам прошёл к своему трону. Вокруг резвились черти, среди которых был чёрт Малков и чёрт Вася. Трюм окружили зрители. На многих фотоаппараты, по двое-трое. Это участники отдали свои, дабы быть запечатлёнными на свои плёнки. Для встречи Нептуна вышел капитан в полной парадной форме и его свита, где был также Вознесенский в немыслимом одеянии учёного …надцатого века и мы (наша роль предельно проста – спеть куплет. Кстати, о том, что мы участвуем в параде, нам стало известно за час до празднества, и свою роль мы плохо представляли). “Мастер” со своей свитой поднялся на трюм и почтительно остановился перед грозным Нептуном. На Чикера была накинута красная мантия, на голове корона, конечно, длинная седая борода и усы. Около него стоял один чёрт и обмахивал его. Держа трезубец в руках, Нептун вопросил: Это что за пароход? И капитан ответил: Здравствуй, грозный Царь Морей, Надо сказать, что мастер во время этой длинной речи
несколько раз прерывался, и ему подсказывал даже Нептун. Да, напиточек отличный! Капитан подаёт роль с поклоном. Это и прочее фиксируется на десяток фотоаппаратов. Лёша Бобков вертится среди чертей, а те уселись играть в карты (откуда и взялись на судне карты, разумеется, не морские). Им кинули буханку булки. Они разорвали её, грызлись за неё, издавали трубные звуки самодельным ревуном, всё шло как должно. Русалка строила глазки, в основном, женщинам, потому что русалка – это переодетый матрос Вадим. Капитан: Нептун: Капитан: Нептун: Русалка наливает и подносит капитану. Тот пьёт. В этот момент Нептун передаёт роль главному чёрту: Смотри! Всё проверь здесь! Чёрт водит пальцами по судовой роли и считает: Раз, два, три… Нептун что-то заподозрил: Слушай, чёрт, а не они ли Расписанный до основания чёрт и, конечно, с рогами, с ужимками и прыжками признаётся: Верно, я на днях гульнул Тут вступает в беседу Вознесенский, играющий роль учёного. Он ведёт речь, немного картавя: Не гневись, Нептун, на нас! Учёный: Сделайте милость, Ваше Величество! и подставляет зад Нептуну. Чикер махнул ногой в ластах, Вознесенский пал ниц и отполз от ног царя подводного мира. Нептун: Сила внешняя одна – Учёный: Правильно, Ваше Величество, учтём Ваши указания.
Учёный: Нептун: Учёный: Нептун: Хор мальчиков в составе Ефимова, Нецветаева, Беляева, Смирнова, Шашина и меня исполнил: Не кочегары мы, не плотники, Нептун:
В головах слегка урчит, До начала ритуала нам сказали, что мы должны упасть, но в какой момент, было не ясно. Я взял и упал, а, оказывается, надо было дождаться удара молотком. Нептун: Доктор, орудуя молотком: Мозги учёным вправлены Нептун: Чёрт: Нептун: Черти набросились было на капитана, идущего первым по списку в судовой роли. Но он откупился двумя бутылками "Столичной". Зато остальные не имели права откупаться. Им предоставлялось право купаться, да и то в одежде. Полетел в купель замполит, старпом, дед** , штурмана и другие. Вылезая из купели, каждый посвященный выпивал грамм сто вина и получал Грамоту Нептуна. Всё было хорошо, но вода начала подозрительно убывать. Как на грех прорвался брезент и, пока дошла до нас очередь, купание заменили обливанием из шланга прямо в купели. Предварительно некоторых "брили" - мазали мылом, причём сгоряча брадобрей Юрий Николаевич, второй помощник, совал кисть то в глаз, то в рот. Вскоре все так или иначе были посвящены, начали крестить чертей, вылили брадобрею всё его хозяйство на его же голову. Досталось и кинооператору. Когда полили водой его пушку, то загорелись аккумуляторы. Все были довольны, а черти схватили остатки вина, откуп капитана и пошли веселиться, после чего они явно окосели. Окосели не только они. Лёша Бобков был в дым, русалка тоже была хороша. К слову сказать, я должен "гордиться", поскольку Лёша затащил кучу чертей, доктора, брадобрея к нам в каюту, и "русалка" возлежала на моём диване. Фактически же экватор мы пересекли вечером, когда было темно. Потому сфотографировать экватор на память не пришлось. В момент его пересечения произвели салют из четырёх ракет и приветствовали экватор тремя гудками. С этого момента мы находимся в южном полушарии. Были недавно в северном и восточном полушарии, теперь же в южном и западном. P.S. После пересечения 30° западной долготы судовые часы перевели ещё на один час назад. * “Кот Вася” – Вася Филин,
гидромеханик
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||
